В другом месте говорится, что первичный нарциссизм ребенка нигде не проступает столь явно, как в реакциях родителей (их ребенок должен быть лучше, красивее и умнее всех). То есть мы можем заключить, что противостоящая и противодействующая принципу реальности психическая реальность, которая имеет столь важное значение для психологии неврозов и для фантазий, в сущности как раз и состоит в этой проницаемости границ между Я и объектом.

В работе «Влечения и их судьба» (1915) Фрейд попытался обрисовать развитие этих границ.

«Ощущение противопоставления Я — Не-Я (внешнее), (субъект — объект), как мы рке упоминали, невольно возникает у индивида уже в раннем возрасте благодаря опыту, что он может усмирить внешние раздражители моторным актом, но перед импульсами влечений он беззащитен» (X, 226; ср. также «Проект»).

Благодаря отмеченному выше обстоятельству, что индивид не противостоит обособленно внешнему миру, а в качестве Я образует единство с опекающей его матерью и одновременно является для себя самого объектом удовольствия и любви, «в этот период Я-субъект сопряжен с удовольствием, а внешний мир с равнодушием (иногда с источником неприятных раздражителей)» (X, 227). Однако эти условия раннего развития Я нельзя представлять себе как данное раз и навсегда устойчивое состояние; речь скорее идет о процессе, который каждый раз по-новому проявляется в инстинктивном импульсе и благодаря определенной психической работе сохраняет или восстанавливает оказавшееся под угрозой нарциссическое единство. Инстинктивные импульсы воспринимаются как неприятные и своим постоянством вызывают чувства беспомощности и бессилия, с которыми Я каждый раз по-новому борется, интроецируя (по выражению Ференци; ср. также его работу «Ступени развития чувства действительности» [1913], где в описании развития от принципа удовольствия к принципу реальности также взят критерий постепенного ограничения нарциссического всевластия, но детали отношений Я с объектом не рассматриваются) удовлетворение и доставляющие удовольствие объекты, то есть в некотором роде присоединяя их к себе и ощущая их помощь как собственную силу и могущество; и наоборот, все, что неприятно и мешает, проецируется вовне, то есть воспринимается как ему не принадлежащее.

«Таким образом, из первоначального реального Я, отделившего по верному объективному признаку внутреннее от внешнего, оно превращается в ректифицированное Я-удовольствие, которое свойство удовольствия ставит превыше всех остальных. Внешний мир распадается у него на ту часть, что приносит удовольствие, и которую оно принимает, и чуждое ему все остальное. От собственного Я оно отделило некую часть, которую извергает во внешний мир и воспринимает как враждебную» (X, 228).

Итак, мы видим, что субъектно-объектное единство не есть умозрительный постулат о некой первозданности, а отношение, которое по-разному выглядит в зависимости от его динамики, которое нельзя наблюдать в чистом виде, но можно воссоздать по наиболее ярким результатам его действий. Результаты такой субъек-тно-объектной динамики состоят, собственно, в том, что Я и объект могут меняться местами и замещать друг друга. Это отношение Фрейд сперва разглядел в обращении влечения против самого человека, затем главным образом в феномене идентификации и, наконец, в механизме проекции. В качестве «сильнейшего мотива» (X, 154) в гипотезе о нарциссизме (со всеми вытекающими из нее следствиями) Фрейд называет нарциссический выбор объекта, в соответствии с которым индивид любит то, чем он является, был, или хотел бы быть, или же человека, который являлся частью его личности (X, 156). В таких случаях Я уступает место объекту, любовь к которому равна по силе любви К себе. Тем же процессом, только идущим в обратном направлении, Фрейд (в работе «Влечения и их судьба» — в дальнейшем этот тезис был изменен под влиянием теории агрессии) описывает мазохизм и эксгибиционизм. В обоих случаях влечение (а именно желание мучить или с любопытством разглядывать объект), направленное поначалу вовне, обращается против собственной персоны; под влиянием определенного опыта объект устраняется и замещается Я, а на место Я ставится новый объект (или скорее субъект), в который Я переносится в своих фантазиях (X, 220). Еще отчетливее этот процесс проявляется в родственной мазохизму меланхолии. Исходным пунктом этой болезни является утрата или внутренний отказ от любимого человека; в отличие от нормальной печали, при которой любовь постепенно изымается изо всех взаимосвязей с объектом любви, меланхолия проявляется в чрезмерных самообвинениях, в которых углубленный анализ выявляет упреки любимому прежде объекту. Здесь утраченный объект также замещается Я, но при этом где-то в другом месте сохраняется критикующее и упрекающее Я. Все отношения, искаженные тяжелым повреждением, проигрываются отныне в собственной персоне.