Изложенная выше концепция нарциссического Я как единства субъекта и объекта, способного в течение жизни сохраняться в замещении одного другим, таит в себе сложную проблему: каким образом Я удается выделиться из этого единства и отмежеваться в качестве индивидуального существа?

Мы видели, что «ректифицированное Я-удовольствие» превращает в не-Я все, что доставляет неудовольствие. В результате в работе «Влечения и их судьба» Фрейд приходит к следующему положению: «Ненависть как отношение к объекту древнее, чем любовь, она соответствует первоначальному отторжению раздражающего внешнего мира со стороны нарциссического Я» (X, 231). Но если неизбежность беспокойства и есть то, что приводит к разделению Я и объекта, то тогда Я должно не только ненавидеть все постороннее, что конституировано подобным образом, но и стремиться на более высокой ступени развития к воссоединению со своим объектом: «Развитие Я состоит в отказе от первичного нарциссизма и возникновении сильнейшего стремления вновь его обрести» (X, 167). Тем самым, однако, Я как отдельное теперь существо становится одновременно ненавистным и для самого себя, помехой для желанного всеединства, которую именно в себе самом и стремится устранить. Грубо говоря, ради своего возникновения и сохранения Я должно возненавидеть объект и от него отделиться; ради этого отделения, всегда неполного, оно должно быть устремлено на устранение — а значит, и на уничтожение — себя в своем ограничении.

По-видимому, этот парадокс и пытается разрешить Фрейд в своем труде «По ту сторону принципа удовольствия» (1920). Фрейд исходит здесь из феномена, противоречащего принципу удовольствия. Неприятные переживания, прежде всего травматического характера, как-то: катастрофы и несчастные случаи, но также тяжелые обиды, перенесенные в детском возрасте, повторяются во сне, в жизни и не в последнюю очередь в процессе аналитического лечения. При этом он приходит к выводу, что такое повторение служит совладанию с травмой, что человек пытается теперь справиться с вызвавшей когда-то потрясение и пассивно пережитой ситуацией — задача, которая хотя и не отменяет принцип удовольствия, но все же его превосходит (XIII, 32). В ходе своих рассуждений Фрейд впервые подвергает ревизии, хотя пока еще и не делает на этом акцент, разграничение сознательного-предсознательного и бессознательного как систем и предлагает новое разделение: на связанное Я и вытесненное (XIII, 18). Причиной этого стала констатация факта, что сопротивление аналитической терапии и прекращение вытеснения могут быть бессознательными, служить принципу удовольствия и одновременно вытесненному, которое, даже стремясь к отводу, в динамическом смысле ему противопоставлено. Навязчивому повторению подлежат теперь такие воспоминания, которые не может связать Я, то есть те, что «в известной степени неподвластны вторичному процессу» (XIII, 37). Если они недоступны Я, заключает Фрейд, значит речь должна идти о чем-то инстинктивном. При этом само навязчивое повторение, которое до сих пор рассматривалось как результат тщетных попыток справиться с травмой, неожиданно становится свойством влечения как такового. «Влечение с этой точки зрения можно было бы определить как присущее живому организму стремление к восстановлению прежнего состояния . выражение инертности в органической жизни» (XIII, 38). Это последнее замечание делает явным, что такая удивительная перемена есть не что иное, как возврат к основным идеям «Проекта». В результате Фрейд приходит к завораживающей и вместе с тем необычной идее, что всему живому присуще стремление вернуться к неживому, и он называет это стремление влечением к смерти. Мы не можем здесь более детально останавливаться на этой проблеме и затрагиваем ее лишь потому, что она оказала значительное влияние на дальнейшее развитие психологии Я.

Фрейд со всей определенностью признает, что к своему постулату о влечении к смерти он пришел не путем чисто психологических рассуждений, а опираясь на биологический подход. Нельзя, однако, не согласиться, что приведенные Фрейдом ссылки на биологию в связи с этой проблемой являются сомнительными и неоднозначными. Ведь смерть касается отдельного существа; по отношению к жизни как таковой она неизбежно становится неопределенным феноменом. Когда же Фрейд рассматривает проблему смерти, стремление к уничтожению в рамках общей биологии, взаимосвязь любви и ненависти, диалектика отрицания и разделения трактуется уже не как конституция Я, не как субъектно-объектное отношение, не как специфическое, а как результат противоречия двух первичных влечений, эроса и смерти, которые в различных сочетаниях принимают у индивида различную форму. Тем самым противоречие выносится из сферы психологии Я и сводится к борьбе двух титанов — эроса и танатоса. Эта операция представляет собой главную предпосылку для создания систематики в рамках структурной модели, которая многими считается окончательным вариантом фрейдовской психологии Я.