То, что следы памяти всегда аффективно окрашены, является ядром психоаналитического учения о репрезентантах:

«Все психические содержания (также и бессознательные) обязаны своим существованием интрапсихическому клтексису, то есть более или менее значительному кванту энергии, который его осуществляет. В закрытой динамической системе и невозможен другой вид количественной дифференциации. Правда, катексис может быть также статическим и уравновешенным. Благодаря своей энергии любое содержание может вступать в определенные связи и разрывать их — разумеется, не произвольным образом, но по определенным законам» (Szalai 1936, 27).

В процессе катектирования и благодаря ему конституируются психические процессы; и так, несомненно, происходит с самого начала, ибо как иначе могла бы произойти регистрация, как могло бы конденсироваться это «Многое», если бы запись не совершалась на чем-то уже готовом, если бы «Ничто» не устранялось бы в некоем материальном смысле?

Хотя здесь имеется и нейрофизиологическая схема объяснения того, как можно осмыслить подобные процессы: «репрезентация» в этой модели понимается как возникновение стационарных фронтов волн поступающих на дендриты и синапсы нервных импульсов, при этом образуется интерферентные паттерны, в соответствии с которыми подобно голограммам могут аккумулироваться и репродуцироваться образы. Однако подобные модели не дают ответа на вопрос: почему, то есть при каких условиях, вообще происходит «репрезентация» ? Психоанализ, напротив, всегда исходил с точки зрения «интереса», то есть из принципа, в котором подчеркивается мотив «удовольствия» и «неудовольствия».

«Возможность распоряжаться этими следами памяти вначале связана с внутренними и внешними раздражителями. Они ассоциируются с переживаниями удовлетворения и отвода напряжения и постепенно закрепляются, поскольку ребенок либидинозно их катектировал» (Lincke 1971, 23—24).

Мы уже говорили, что не хотим пускаться в обсуждение разнообразных форм психоаналитического термина «влечение» и объяснили по каким причинам; но это не значит, что концепция катексиса для нас не является важной. Без катек-сиса, то есть без качественного изменения нервных клеток мозга, нельзя представить репрезентацию — будет ли при этом возникшее представление скорее агрессивным или же либидинозным, кажется нам не столько вопросом о соответствующем качестве влечения, сколько вопросом о содержательном выражении того, что репрезентируется. Как бы то ни было, мы должны исходить из того, что уже в первых столкновениях с внешним миром последний оставляет в индивиде свои следы в виде репрезентированных компонентов действий, то есть форм интеракции.

Хотя «репрезентация события», без сомнения, может непосредственно расцениваться как прямое влияние на любое происходящее действие (см. пример Пиаже), тем не менее «репрезентацию» нельзя приравнивать к «представлению данности». Если катексис, то есть репрезентация, как мы можем заключить из цитаты Линке, связан с переживанием удовлетворения, то, следуя психоаналитическому опыту, мы можем предположить, что представление, то есть активация репрезентации, сопряжена с ситуацией фрустрации:

«Первые объектные представления возникают, когда не происходит удовлетворения, сохранившего свой след в памяти. Первые объектные представления являлись как субститутами отсутствовавших реальных объектов, так и попыткой магическим образом овладеть реальным миром объектов» (Fenichel 1945, 50).

Правда, также и здесь мы должны соблюдать осторожность: на этой стадии «объектное представление» еще не означает, что в системе восприятия ребенка воображается различимый объект или четко разграничимый процесс — оно означает всего лишь возможную на этой ступени активизацию конгломерата тех более или менее безотносительно расположенных друг подле друга форм интеракции, которые сохранили катексис вследствие пережитого ранее удовольствия. В интеракции между матерью и ребенком образуются, так сказать, интеращиональные формы, которые конституируют ребенка в качестве индивида, то есть действующего и представляющего существа (ср.: Lorenzer 1973b, 26).