Теперь Вы не забудете о ней, и жизнь будет для Вас иметь, как Вы пишете, особое, возвышенное очарование. Впрочем, будем уповать на то, во что без иллюзий позволяет нам верить состояние нашего знания. Разумеется, я сохраню тайну, как Вы того желали, гордясь оказанным Вами предпочтением. Однако естественно, что я испытываю желание поскорее Вас увидеть, если это может произойти без затруднений для Вас. Может быть, на Пятидесятницу? Напишите, подходит ли Вам это.

Я рад слышать, что замысел Вашей работы еще более приблизился к Вам, и сразу же отвечу на все остальные Ваши вопросы, которые свидетельствуют о Вашем интересе к событиям в нашем кружке.

Лишь у немногих великих людей величие проявляется и тогда, когда они достигли успеха, и я полагаю, что надо отличать величие свершения от величия личности.

А-р С. — приятный человек и добрый друг. Женщина, о которой Вы пишете, его падчерица, и она несколько иного склада. Я знаю ее в качестве матери и всегда обнаруживал, что этой женщине, при всей ее доброте и приятности, не хватает чего-то вроде моральной серьезности. Она словно находится в постоянном эротическом опьянении. Однако вполне возможно, что печальный опыт ее брака пробудил в молодой женщине некоторую серьезность, и я был бы очень рад узнать, что под Вашим руководством она превращается в нечто приемлемое.

«Имаго» вышел, мой второй раздел (о табу') в третьем номере, будем надеяться, окажется интереснее первого.

А теперь посылаю Вам сердечные пожелания выздоровления и сохранения Вашего прекрасного, мужественного и отважного духа — Вам и Вашей милой сиделке.

Верный Вам Фрейд. ' «Тотем и табу» (1913), G. W. IX.

Последовавший за этим письмом визит Фрейда к Бинсвангеру в Кройцлинген с 24 по 26 мая стал для Юнга, которого Фрейд известил о своем местопребывании (причем Фрейд рассчитывал, что Юнг тоже появится в Кройцлингене), поводом в течение нескольких месяцев брюзжать на Фрейда и постоянно попрекать его «кройцлингенским жестом». Здесь, очевидно, сыграло роль чувство ревности.

Фрейд с трудом разбирал почерк Бинсвангера и поэтому попросил своего корреспондента печатать свои послания на машинке. Однажды он решился отправить письмо назад, не прочитав, но тут его невестка Минна сказала ему, что послание содержит сообщение о трагической смерти сына Бинсвангера. Фрейд отреагировал незамедлительно (Е. Freud 1960, 403):

Вена IX, Берггассе, 19, 11 апреля 1929 г.

Дорогой господин доктор,

Я не знаю, было лито в 1912 или 1913 году, когда я навестил Вас и нашел Вас столь отважным, что с тех пор Вы приобретали все более высокое значение в моих глазах. Как Вы знаете, годы превратили меня в дряхлого старца. Я не могу отправиться в путь, чтобы пожать Вам руку.

12 апреля 1929 г.

Как раз сегодня моей умершей дочери исполнилось бы тридцать шесть лет'.

Вчера я чуть было не совершил тяжелой ошибки. Я начал читать Ваше письмо, распознал несколько любезных слов, которые я не хотел бы упустить, но не смог составить ни единого предложения, и чем дальше я читал, тем загадочней для меня становился Ваш почерк. Я подумывал, не следует ли мне отослать Вам Ваше письмо с шутливым признанием поражения и просьбой, переписав, вновь прислать его мне, но тут моя невестка вызвалась помочь и передала мне ужасное сообщение о том, какое известие содержат дальнейшие страницы, и тут только меня осенило, почему на этот раз Вы не воспользовались диктовкой и пишущей машинкой.

Всем известно, что острая скорбь после такой утраты сотрется, однако мы остаемся безутешны и никогда не сможем подобрать замену. Все, что становится на опустевшее место, даже если сумеет его заполнить, остается чем-то иным. Так и должно быть. Это единственный способ продлить любовь, от которой мы не желаем отречься. Прошу Вас передать от меня сердечное сочувствие Вашей милой жене.

С прежней дружбой

Ваш старый Фрейд. ' Софии Фрейд.

Последнее письмо в этой переписке от 7 ноября 1939 года принадлежит вдове Фрейда, выразившей благодарность за сочувственное послание Бинсвангера (Binswanger 1956, 120):

.Как прекрасно, доро