По результатам этих исследований датчане описываются скорее как пассивные, гиперчувствительные к разлуке, склонные подавлять агрессию, владеющие эффективными техниками вызывать у других чувства вины. Шведы относительно рано отделяют своих детей от матери. Они имеют четкие ожидания в отношении достижений и вместе с тем поощряют честолюбие строгим контролем агрессии. Норвежцы также поощряют независимость, но позволяют себе больше эмоций, в частности выражение справедливого гнева, они меньше ориентированы на успех и выказывают меньшую склонность к самонаказанию при неудаче.

Эти психосоциальные характеристики определяют, по мнению Хендина, мотивацию к суициду. Для датчан характерен тип суицида, связанный с зависимостью и утратой, для шведов — с достижениями, для норвежцев — с моралью; иначе говоря, основную роль для датчан играет мотив разлуки, для шведов — мотив фрустрации достижений, а для норвежцев — мотив чувства вины из-за агрессивного, антисоциального поведения.

В качестве более общего мотива Хендин выделяет чувство всемогущества суи-цидента с возможностью путем самоубийства активно воздействовать на любую си-туацию. Под этим он имеет в виду активное предупреждение разлуки и (иногдаотыгрываемую) фантазию о воссоединении и возрождении в лучшем мире нарядус известным агрессивным аспектом инверсии импульсов убийства. Он обращаетвнимание на то, что самонаказание после неудачи указывает на грандиозность при-тязаний. . г . ,;:·;

Эта интересная работа, хотя и не осталась незамеченной, на мой взгляд, не получила в литературе должной оценки (ср. Farberow 1970). В основном это связано с сомнениями в методике. Возможно, полученные результаты сложно интегрировать еще и потому, что Хендин недостаточно четко излагает свою теоретическую систему. Из-за этого ее трудно критиковать, но вместе с тем и сложно принять.

Литман и Табачник (Litman, Tabachnick 1968) усматривают в суицидальном действии процесс адаптации: в определенных ситуациях привычные схемы приспособления к новой реальности отказывают. Суицидальное действие представляет собой попытку новой адаптации. Оно приводит к «психосоциальному мораторию» (понятие Эриксона), то есть к своего рода передышке, которую обеспечивает явно выраженный характер социального призыва, присущий любому суицидальному действию (ср. Stengel 1958,1961,1962,1965,1969,1971). Теория психосоциального моратория прежде всего исключает агрессивную проблематику. Поводом к новому приспособлению является неудача в реальной жизни, которая наряду с неуверенностью и угрозой идентичности затрагивает нарциссическую проблему. Из описания не совсем ясно, каким образом авторы приходят к выводу, что психодинамика суицида соответствует классической психоаналитической динамике депрессии. Картина психосоциального моратория объясняет, однако, фантазии ухода, бегства, возвращения, воссоединения, симбиоза и ф д., а также фантазии о возрождении и новой жизни как нечто самостоятельное.

Феноменологический структурный анализ

Отдельные авторы ггредпринимают попьгтку из феноменологии различных суицидальных действий сделать вывод о типичных мотивах, тенденциях, намерениях и их взаимодействии, то есть о мотивационных структурах. В качестве одного из первых примеров подобного рода можно, пожалуй, назвать работу Меннингера (Menninger 1938).

Он полагает, что в каждом суицидальном действии можно обнаружить три тен-денции: ; ; -\.

желание убить,

желание быть убитым, .

желание быть мертвым.