Фрейд сводит тут воедино важные события: Моисея, ставшего властителем и тираном — в письме Арнольду Цвейгу Фрейд как-то даже назвал его «ярым антисемитом» (Schur, 1973, 551), — насильственно устраняют. Однако по прошествии времени о его убийстве пожалели и в конце концов попытались забыть. Тем не менее части народа Моисей передал свое «более одухотворенное представление о боге, идею единого, вселенского божества, сколь милостивого, столь и всемогущего, отвергшего всякую магию и церемониал, провозгласившего высшей целью людей жить по правде и справедливости» (XVI, 151).

Так сохранилась традиция Моисеева бога. «Никто не сомневается, что только идея этого другого бога позволила народу Израиля вынести все удары судьбы и дожить до наших дней», — пишет критик религии Фрейд (XVI, 152), который здесь, говоря о пророках еврейского народа, едва скрывает восхищение жизнью в «маате», то есть в истине и справедливости.

Еврейская нация образовалась из двух племенных групп и двух царств, и у нее «два основателя религии с одним и тем Лче именем Моисей, которых мы должны различать. Все эти двойственности суть неизбежные следствия самой первой — того, что одна часть народа испытала переживание, которое следовало бы назвать крайне травматическим, тогда как другую оно миновало» (XVI, 154).

В третьей части своей книги Фрейд, снова напомнив события истории, от исторических экскурсов переходит к психологическим рассуждениям.

Время, когда могла утвердиться Моисеева религия, напомнило ему латентный период в истории развития индивида, в частности «инкубационный период» при травматическом неврозе. Правда, говоря о религии Моисея, мы имеем дело с феноменом из области психологии масс, но у этого феномена имеется полная аналогия в психической жизни отдельного человека. Кроме того, чтобы справиться с инстинктивными желаниями, человеческому Я нужно время. Наконец, еще одним моментом для сравнения, по мнению Фрейда, является в этом контексте народное предание: чем оно туманней, тем богаче здесь почва для человеческой фантазии.

Однако в травматическом неврозе в качестве «постулата» (XVI, 177) он усматривает аналогию Между религиозными феноменами, которые следует отнести к психологии масс, и индивидуально-психологическими процессами. Для развития невроза характерно, что он восходит «всегда и везде к очень ранним впечатлениям детства» (XVI, 177). Следующий важнейший момент в возникновении невроза заключается в том, что эти переживания, запечатленные в первые пять лет жизни, в той или иной мере забываются. При этомтаки&лереживания, когда-то крайне важные для ребенка, постоянно накладываются на новые, свежие впечатления и стремятся превратиться в реальность, но что-то в человеке противится тому, чтобы пережить эти события еще раз. Такой конфликт может зайти настолько далеко, что внутренняя, психическая реальность начинает перекрывать реальность внешнего мира. В таком случае бессознательные желания и фантазии человека перекраивают, трансформируют внешний мир.

Фрейд дает здесь сжатую формулу этой ситуации: «Ранняя травма — защита — латентный период — начало невротического заболевания — частичное возвращение вытесненного» (XVI, 185).

Примерно то же приложимо и к «жизни рода человеческого» (XVI, 186): «Следовательно, и здесь шли процессы сексуально-агрессивного содержания, которые оставили по себе стойкий след, но большей частью были вытеснены и забыты; позднее, после длительного латентного периода, они вновь напомнили о себе, породив феномены, структурой и направленностью напоминающие невротические симптомы» (XVI, 186), К таким симптомам относятся религиозные феномены. Далее Фрейд поясняет свои выводы из книги «Тотем и табу» (1912—1913), Догматы веры в разных религиях, будучи психическими реалиями, несут историческое зерно, историческую истину.

История человечества отразилась и в «архаическом наследии» (XVI, 204), которое содержит следы воспоминаний, общих для всех людей. Это, по мнению Фрейда, позволяет «навести мосты» между индивидуальной психологией и психологией масс.