Его жизнь в этот период была полна событиями: во время этого перерыва должен был появиться на свет его второй ребенок. К нему в гости приезжали из-за океана друзья; чтобы помогать, приехала теща.

Когда мы с ним снова встретились после перерыва, он производил впечатление очень закрытого человека и жаловался на трудности, связанные с возвращением к аналитической работе. Все было проговорено, и тем не менее он чувствовал себя депрессивным и подавленным, словно переживал антиклимакс. Однако такое настроение сохранялось лишь короткое время, затем он неожиданно просиял, вспомнив, что перед перерывом забыл мне сообщить о том, что после следующего занятия он будет вынужден пропустить неделю анализа, поскольку должен принять участие в крайне важной деловой конференции. Я не буду здесь подробно рассказывать об этих двух сеансах и лишь вкратце скажу, что все его поведение, казалось, было направлено на то, чтобы защититься от чувства депрессии и подавленности, и он пытался сделать это точно так же, как перед рождественскими каникулами, когда отмахнулся от анализа как от чего-то незначительного, представив свою конференцию как крайне важное событие. По возвращении он в нескольких словах рассказал о конференции, и выяснилось, что это была даже не деловая конференция, а совершенно обычные учебные курсы, какие он уже не раз посещал. Разумеется, он с самого начала знал, что речь шла об учебных курсах; но в его голове они начали постепенно представать в такой форме, что в конце концов он и сам уверился в их значении. После этого К. рассказал о своем сне, приснившемся прошлой ночью, который его сильно взволновал. Ему снилось, что он находится в каком-то доме, и как только он переступил через порог, дверь за ним захлопнулась, и он оказался заперт. Дом представлялся ему очень большим и окруженным высокими стенами. Территория была опасной, холодной и пустынной, там было много камней и песка. Тот факт, что он оказался заперт, К. связал с ощущением тюрьмы в самом себе и депрессией. Местность была ему незнакома, и тем не менее он был поражен ее безотрадностью. Он почему-то почувствовал себя ответственным за то, что был заперт. Давая интерпретацию, я сказала пациенту, что его ощущение себя запертым, участие в конференции и обусловленный ею пропуск аналитических сеансов являются попыткой поместить меня в свои собственные чувства, связанные с разлукой со мной — теперь и во время рождественских каникул. Эта разлука воспринималась им как болезненная и направленная против него, однако вначале от попытался отрицать эти ощущения, переключившись на все те важные события, которые с ним произошли, и по возможности представив анализ как нечто второстепенное; этот метод, однако, успеха все же не имел, и он попытался использовать отыгрывание. Пропустив анализ и представив маловажные учебные курсы в качестве крайне важной деловой конференции, он спроецировал на меня детскую часть самого себя, которая воспринимала разлуку как нечто болезненное и травмирующее. Но отныне эту боль должна была терпеть я, тогда как он удалился и вообразил себя очень важным. Благодаря проекции на меня этих ощущений и детской части, которую он воспринимал в себе, он пытался защититься от боли разлуки. И только после того, как боль прошла и он снова вернулся к анализу, пациент позволил проявиться этому факту в сознании. В этом отыгрывании присутствовал также агрессивный элемент, с помощью которого он наказывал меня за то, что я заставила его ждать, и благодаря которому он проявил власть надо мной, заставив меня ждать его.

Я уже отмечала, какую роль играет расщепление в проективной идентификации и в упорядочивании психических содержаний; она может также проявиться (как в вышеприведенном примере) на более поздней стадии и в таком случае быть направленной против объекта или против самого себя, причем как с защитной, так и с агрессивной целью. Таким образом, Я способно расщеплять само себя для предотвращения восприятия; проекция может затронуть объект, будучи бессознательно направленной на его разрушение, причем она, вероятно, воспринимается лишь фрагментарно или частично.

Как уже говорилось, в первые три-четыре месяца жизни восприятие ограничено. Ребенок склонен смешивать ощущения, возникающие в нем самом, с восприятием матери или он вообще вряд ли осознает, откуда берутся его ощущения. Вследствие механизмов интроекции и вследствие проективной идентификации младенцу все кажется настоящим. Так, например, в обоих наших примерах с младенцами голод воспринимается не как отсутствие чего-то хорошего, а как наличие чего-то плохого; отделение переживается как боль и неудовольствие. Точно так же во время приносящего удовлетворение процесса кормления хорошая грудь воспринимается как внутренняя хорошая грудь, то есть как часть самого себя, которая служит источником приятного чувства. И наоборот, отсутствие материнской груди воспринимается не как таковое, а как наличие внутри себя чего-то плохого, травмирующего, чего-то, что мучает младенца и от чего он должен избавиться. В этом смысле удовлетворение от насыщения заключается как в устранении плохих, так и в создании хороших чувств. Изначально младенец не осознает свою обособленность, поскольку он воспринимает либо хорошую, либо плохую грудь в себе; в любом случае грудь является «вездесущей». Фактическое отделение в форме присутствия плохой матери или груди представляет собой для ребенка переживание, от которого он должен защищаться.