20, Мэрсфилд-Гарденз, Лондон, N. W. 3,

28 апреля 1939 г.

Дорогая моя Мари,

Я давно Вам не писал, покуда Вы купались в синем море. Полагаю, Вы знаете причину и угадываете ее даже по моему почерку. (Перо уже не то, оно изменило мне, как врач и прочие наружные органы.) Мне плохо, моя болезнь и последствия лечения несут за это ответственность в непонятном для меня соотношении. Меня пытаются увлечь в атмосферу оптимизма: опухоль уменьшается, побочные явления скоро пройдут. Я в это не верю и не хочу обманываться

Любая случайность, которая могла бы сразу оборвать жестокий процесс, была бы весьма желательна.

Должен ли я еще радоваться перспективе вскоре увидеть Вас в мае?

Здесь, как и во многих других документах, вышедших из-под пера Фрейда, мы ощущаем: слова здесь не ради их самих, качество их звучания, завораживающая ритмика, создающая внутреннее равновесие, служат выражению и в конечном счете познанию.

Вальтер Йене, который сравнивает Фрейда с такими великими стилистами, как Касснер и Карл Краус, считает, что мы должны «быть благодарны» (Jens 1962, 63) Фрейду уже за одни его письма, а Гюнтер Блёккер (Blöcker 1967) говорит об этих томах писем как о «событии» . «Событии», поскольку благодаря им мы переживаем процесс превращения, «постепенного проникновения в то внутреннее пространство, где самое личное и самое общее сливаются» и где мы становимся свидетелями того, что «имеет отношение к материи всего человечества» (там же, 685).